Тютюнин сейчас же выбежал из своего укрытия и заспешил домой. Уже в прихожей он столкнулся с Любой, которая собиралась на работу.
– Ты почему вернулся? Забыл, что ли, чего?
– Ничего не забыл. На вот, положи в комод, – сказал Серега, протягивая жене деньги.
– Это что же… доллары? – спросила ошарашенная Люба.
– Ну да, американские деньги, – как можно более безразлично ответил Тютюнин.
– Откуда столько, Сергей?
– Ну я ж тебе говорил – халтурка мне с утра подвернулась.
– И сразу сто долларов?! – Люба хотела еще что-то спросить, однако лишь покачала головой:
– Ой Сережа! Ты меня пугаешь.
Рабочий день у Сергея пролетел быстро. Прием мехов он осуществлял как-то механически и много думал о случившемся. В особенности о том, как и куда упрятать кота Артура.
Можно было, конечно, снова обратиться к Сайду – у того водились разные знакомые, однако в случае быстрого исчезновения кота сто долларов могли остаться неотработанными, а Тютюнин обещал регулярно учить Артусика уму-разуму.
Нет, с котом торопиться не следовало.
Так и не придя к какому-то определенному решению, Тютюнин отправился домой.
По дороге его чуть не укусила бродячая собака. В трамвае чуть не украли кошелек, а когда Тютюнин вышел на остановке, начался дождь. Сгустились тучи, ударила молния. Потом все закончилось, и на плечо Сереге нагадил пролетавший голубь.
«И к чему это все?» – обеспокоился Тютюнин. Раньше он не был суеверным, но в свете недавних событий стал смотреть на мир несколько иначе.
Впрочем, до своей квартиры он добрался без дополнительных приключений, а жена его встретила вполне ласково.
– Ой, Сереж, тебя промочило! – воскликнула она и, подбежав, чмокнула мужа в щеку. – Тебе Лешка звонил. Хотел, чтобы ты ему помог «запорожец» починить.
– А чего там чинить? – удивился Тютюнин, снимая загаженный голубем пиджак. Прежде Окуркин всегда разбирался с машиной сам.
– Сказал, что у него этот – картер перегорел. Перебрать надо.
Сергей лучше Любы представлял, что такое картер, поэтому сразу понял, что Леха вызывает его по какому-то делу.
– Поужинать чего нибудь есть? – спросил Тютюнин.
– А как же! Оладушки! – Люба прокрутилась рядом с мужем юлой и побежала на кухню.
– Ты ничего не замечаешь? – наконец спросила она.
– Нет. А чего случилось?
– Да ничего не случилось. Просто я кофточку новую купила… И юбку, и вот – туфельки. Нравится?
– А-а, – понятливо кивнул Сергей. – То-то я думаю, ты по полу грохаешь, как лошадь, – а это ты на каблуках, оказывается.
– Ну, Тютюнин, от тебя внимания не дождешься, – обиделась Люба и, сунув под нос мужу тарелку с оладьями, выбежала из кухни.
– Да постой, Люб.
Тютюнин вышел следом за женой и сел рядом с ней на диван.
– Просто заработался я сегодня. Дизайнер-закройщик не пришел, ну и меня на выкройки двинули. Директор сказал – иди, Сергей, без тебя производство встанет.
– И чего, ты устал ножницами чикать? – не шла на мировую Люба.
– Да разве в ножницах дело? Это ж руководство. Понимать надо. Там клок под медведя не подошел, тут мездра разорвалась. Только успевай подклеивай. А клея переложил – мех поползет.
– Так тебя, может, еще и повысят? – наконец поверила Люба.
– Конечно повысят, – утвердительно кивнул Сергей и вдруг спросил:
– А где Афоня?
– Гуляет. За кошкой какой-то таскается.
– За кошкой? – Сергей тяжело вздохнул. – Не сделал он правильных выводов, Люба. Не сделал.
– Да когда вы, мужики, их делали-то, эти выводы?
Погруженный в свои мысли, Тютюнин вернулся на кухню и скушал оладьи. Затем его взгляд упал на кулек с конфетами, срок годности которых истек лет десять назад.
– Это кто ж такое угощение принес, Люба? – спросил Сергей.
– Бабушка Живолупова приходила.
– Гадючиха, что ли?
– Она не Гадючиха. Она хорошая. Всегда дает мне советы всякие.
– А конфеты чего ж такие приперла? Небось доперестроечные еще.
– Какие бы ни были – это от души. Да и откуда ей других взять – пенсии-то сейчас небольшие.
– Так чего она приходила? Чего хотела? Ты за ней следила? Может, она нам в суп яду насыпала? – настаивал Сергей.
– Ой, да ты совсем там офигел со своими кроликами шелудивыми! Бабушке скучно было, вот она и пришла поговорить. О тебе, между прочим, расспрашивала. Очень интересовалась, где ты раньше жил, как учился и какой ты нации.
– И какой же я нации?
Люба вздохнула.
– Я сказала, что ты коренной москвич.
– И на этом спасибо. А анализы она не просила у меня взять?
– Не просила, – снова начала обижаться Люба. – Но все записывала в книжечку.
– В какую еще книжечку?
– В маленькую черненькую, – вспомнила Люба.
Не зная, чего и думать, Тютюнин отошел к окну и стал смотреть на строившийся напротив дом из розового кирпича.
Рабочий день заканчивался, и строители расходились, однако на осиротевшем башенном кране сидел какой-то человек и поблескивал зеркальцем.
Тютюнин пригляделся. Его натренированные на оценке меха глаза без труда определили сидевшую на стреле личность. А также то, что эта личность была вооружена биноклем.
– Ну-ка, Люба, поди сюда.
Супруга поднялась с дивана и, подойдя к Сереге, обняла его за талию:
– Ну?
– Посмотри, Люба, на строительный кран. Видишь знакомого тебе человечка?
– Где? Ой! Бабушка Живолупова!
– Правильно. А чего это бабушка на такую верхотуру забралась, да еще с биноклем?
– Ну… – Напряженная мозговая деятельность отразилась на лице Любы. – Может, она подрабатывает?
– Крановщицей?